Русский сад — субъект без объекта или «неподражаемое подражание» (предпроектный настрой)
В начале лета 2012 года состоялась очередная защита дипломных проектов выпускников Высшей школы ландшафтной архитектуры и дизайна МАрхИ. Школа действует в составе старейшего архитектурного вуза страны с 1995 года и является первой в России профессиональной учебной структурой данного профиля и столь высокого уровня образования. За время существования Школы оформился особый, хорошо узнаваемый стиль преподавания, в основе которого, с одной стороны, новейшие принципы организации среды обитания человека, с другой — глубокое погружение в практику духовного восприятия природного и рукотворного ландшафта, определение места человека в Природе и меры приложения его усилий к изменению естественного окружения.
Выпускникам нынешнего года было предложено выполнить дипломные проекты на тему «Русский сад». Тема необычная, если не сказать, парадоксальная, хотя бы потому, что в мировой садово-парковой культуре такая категория, как «русский сад», просто отсутствует. Следовательно, все представленные на суд членов ГЭК дипломные работы есть не что иное, как импровизации по поводу того, что сегодня никак не определено с позиции искусствознания. Вместе с тем русский сад — явление отнюдь не эфемерное в нашей культуре…
Своими мыслями о феномене русского сада с читателями журнала делится Александр Федорович Квасов, заслуженный архитектор РФ, профессор, заместитель директора Высшей школы ландшафтной архитектуры и дизайна МАрхИ. В качестве иллюстраций использованы дипломные работы выпускников Школы.
Есть объект и есть субъект. Есть первоисточник, и есть его образ. Образ не всегда адекватен первоисточнику. И тогда говорят — это вымышленный образ. Очень любим всеми образ русского сада. Здесь и живопись, и музыка, и, прежде всего, литература. Бунин, Фет, Чехов, Тургенев, Шмелев, Пришвин, Лихачев и т.д. В музыке — бесчисленные романсы. В живописи — Врубель, Борисов-Мусатов, Поленов, Нестеров, мирискусники и др.
А когда объекта нет — воображение обретает крылья. Часто подменяется понятие русского сада описанием природы среднерусской возвышенности. Это спровоцировало русских писателей XIX века на создание лучших в мире текстов на тему парка или сада. Где сад — это и сцена, и действующее лицо, и характер героя.
В России не было Ленотра. Но была и есть зима. Белый саван. Если Ленотр устроил «евроремонт» в природе, то русская зима отвергла всякий ремонт за бесполезностью занятия. Снег, метель, мороз и половодье заставляли все начинать сначала, памятуя, что и это ненадолго. «Зима, что делать нам в деревне?» Усадьба, как и Петербург, была поначалу «чужим» пространством в русской культуре XVIII века.
«Старинные русские бояре не заглядывали в деревню, не имели загородных домов и не чувствовали ни малейшего влечения наслаждаться «Природою» (для которой не было и самого имени в языке их). Только при государе Петре Великом знатные начали строить дома в Подмосковье. Но еще за 40 лет перед сим русскому дворянину казалось стыдно выехать из столицы и жить в деревне».2
Какие разные судьбы и запас прочности у русских деревянных усадеб и у замков в долине Луары. Русский сад — как всемирная сеть — это виртуальная реальность. Она формирует жизнь нескольких поколений в формате литературного образа. Чехов приземляет восторг: «У вас там, в столице, до сих пор еще интересуются провинцией только с лирической стороны, так сказать, со стороны пейзажа и Антона Горемыки… Но, клянусь вам, мой друг, никакой лирики нет, а есть только дикость, подлость, мерзость — и больше ничего».3
А поскольку мифы гораздо долговечнее материальных памятников, то образу русского сада обеспечено бессмертие. Образ подпитывается не фактами, не натурой, не именами, а аллюзиями: «темные аллеи» — тайна любви; «старый сад» — невозвратное прошлое; «вишневый сад» — неизбежность утраты; «цветущий сад» — надежда на возрождение; «запущенный сад» — декаданс. Как такового сада никто не видел, но его образ адекватен реальной жизненной ситуации. Если домашний быт — это легкая и постоянная мишень для сарказма (дом — тюрьма — мещанство — домострой — семейные дрязги), то сад — безгрешное место для исповеди.
Дом нажит, а сад подкупает своей жертвенностью.
Русский сад — это запущенный английский, французский, мавританский.
Сады — это не стили, а климат, география, этнография.
Русский сад живет в нашем воображении, а это — самая устойчивая форма существования чего бы то ни было.
Русский сад — такой же русский, как Московский Кремль с его «ласточкиными хвостами», «ярусными башнями», стрельчатыми арками.
Климат, деньги, контекст, обстоятельства и антураж заставили Фиораванти сделать не копии, а интерпретации миланских соборов и крепостей.
Как о русском Версале говорили и о Петергофе, и о Кускове, и о Яропольце, и об Останкино. В Кускове «Шереметьев жил помещиком, гулял в чесучовом кстюме по залам своего Версаля».4
Сад как театр памяти: воспроизведение мира у себя в усадьбе — «Париж в Чухламе» (П.А. Вяземский). Чтобы подавить тоску провинциала о другом мире.
Театрализация среды: росписи, дом как задник сцены, фрагменты парка как декорации.
М.Е. Салтыков-Щедрин в «пошехонской старине» о версальской моде: «В то время существовала мода подстригать деревья… то тени в саду почти не существовало, и весь он раскинулся на солнечном припеке, так что и гулять в нем охоты не было».5
Пример, граничащий с анекдотом — легенда о «старом замке» помещика В. Храповицкого во Владимирской губернии. Путешествуя в 1880 году по Франции, он заключил пари и возвел-таки замок в готическом стиле у себя в вотчине по проекту архитектора П.С. Бойцова.
Эклектическая комбинация боярского терема, рыцарского замка, швейцарского шале и пр. становится способом приобщения к мировой истории.
Если Версальский парк — это модель мироздания с эпицентром сияющего солнца во дворце — как апофеоз монархии в зените, то в русском саду, скорее, можно почувствовать стремление противостоять бескрайнему и непознанному пространству, будь то лес или степь. Поэтому возрастает роль границы, ограды, забора.
Обреченная покорность перед неизбежным зимним саваном вызывает в русском саду более искренние переживания, чем несокрушимое самодовольство вечно цветущих и зеленых южных садов. В слегка запущенном слегка саду — никакого тщеславия. Ну а если прослеживается лень, то она объективно спровоцирована самим климатом, природой. Конфуцианское «не сотвори, а найди и открой» — лишнее тому оправдание. Этакое целомудренное грехопадение.
Русский сад — это частный мир гражданина, родина «маленького человека», каким бы значительным он не был за его пределами. В одиночестве и возникают великие страсти. Часто сад — это место исповеди в русской литературе.
Если европейский сад несет в себе аполлоническое начало — совершенство, статичность, целесообразность и закон, то русский сад — дионисийство — сибаритство, стихийность, изменчивость и воля. Аллея в русском саду — прежде всего предчувствие: въездная аллея, воспоминание детства («когда деревья были большими»), судьбоносность (первая встреча), а уж потом — дорога или «визуальный канал».
«Страшные места» — обязательный атрибут русского сада. Если пруд — то обязательно в связи с утопленником; если аллея — то темная; если река — то с коварной русалкой; если холм — то «пужалова гора» (Городец); если баня — то неуловимый банник. Почти в каждой усадьбе бытовала какая-нибудь страшная легенда. За отсутствием замков призраки поселяются в садах. Чеховский «черный монах» проявляется в саду.
Долгая зима. Может быть, поэтому «садовый эротизм», «культ Приапа» и «алтаря Венеры» обошли стороной русский сад. Раскопки Помпеи, живопись Ватто, Буше, Фрагонара и проч. показывают, какое огромное влияние оказали они на европейское садовое искусство. Скромные «березовые домики» и уединенные беседки в русских садах воспринимаются эфемерными и целомудренными потехами.
Русский сад нашептывает: естественна только праздность, все остальное — насилие над собой. Балы, салоны, усадьбы, охота, карты, дуэли — это поступки и среда обитания русского дворянства. И все это на фоне живописных полотен, развешенных в сумрачных интерьерах усадеб. «Надо было потерять рай, чтобы превратить его в текст» (М. Серто по поводу «Сада наслаждений И. Босха»).
«За этот ад,
За этот бред,
Пошли мне сад
На старость лет».6
Русская литература, а не русская земля, — настоящая носительница русского сада.
В саду наиболее осязаем синкретизм народной и дворянской культур. Утилитаризм первой — избы, колодцы, фруктовые сады, риги, хлевы, курятники и проч. — переродился во второй — в многочисленные «квази»: фермы, мельницы, шомьеры, то есть в моделирование утраченного рая. И закончилось все это «серьезной», но «псевдоготикой» конных дворов (Дубровицы).
Даже монофруктовый чеховский «Вишневый сад» с функциональной точки зрения не соответствует национальной агротехнике.
Поэтический образ:
« … дикий садик
… скромную … обитель
… малый сад … сонных вод
… укромный огород
… с калиткой ветхою,
обрушенным забором».7
Сад как кенотаф, в котором соткана история поколений. Как в кенотафе, все символично, и вовсе не обязательно наличие самого материального предмета поклонения. Весь этот мир рассчитан на наивного зрителя или даже «простеца»8. Недаром в живописи расцвел жанр «обманок».
Россия — единственная страна явных времен года. Нигде нет таких ярких признаков и контрастов каждого из них. Это и есть отличие жизни русского сада от всех прочих.
Усадьбу С.И. Мамонтова «Абрамцево» часто называют «русским Барбизоном». Но есть принципиальное отличие: в русской усадьбе творчество всегда вторично по отношению к быту, религии (своя церковь), семейственности, хлебосольству и покровительству.
Детство — самая пронзительная и безнадежная ностальгия, где сад на самом главном месте — получило многократное литературное воплощение. Л.Н. Толстой «Детство», Н. Гарин-Михайловский «Детство Темы», А.Н. Толстой «Детство Никиты», С.Т. Аксаков «Детские годы Багрова-внука», А.М. Горький «Детство», «В людях», «Мои университеты».
Пространство парка сплошь мифологизировано. Все источники воспоминаний предстают безмолвными «актерами» на «сцене парка», образуя театр поколений.
Н.А. Львов оставил несколько сценарных описаний задуманных парков для князя Безбородько. Именно не проектов, а сценариев с мизансценами, проводками посетителей по определенным маршрутам в разные времена суток и года.
Голландский домик, итальянский домик, бельвю, монплезир, монрепо… Где это? В Кусково. Главный дворец — по одной из версий — проект французского архитектора Шарля Де Вайи — выполнен в барочно-рокайльном стиле.
Сад Плюшкина. «Старый, обширный …пропадавший в поле, заглохлый… вполне живописен… в… картинном запустении …соединенные вершины разросшихся на свободе дерев… Хмель, глушивший внизу кусты бузины, рябины и лесного орешника, обвивает сломанную березу. …Все было как-то пустынно-хорошо, как не выдумать ни природе, ни искусству, но как бывает только тогда, когда они соединяются вместе, когда по нагроможденному, часто без толку труду человека пройдет окончательным резцом своим природа, облегчит тяжелые массы, уничтожит грубоощутительную правильность и нещенские прорехи, сквозь которые проглядывает нескрытый нагой план, и даст чудную теплоту всему, что создалось в хладе размеренной чистоты и опрятности».9 Это не описание парка помещика, а путь к вселенской гармонии. Эстетика запущенности как эстетическое совершенство. Согласимся смиренно.
Пассеизм (А. Бенуа) — «культ прошлого, страсть к старине, попытка жить в прошлом».10
«Сад старинный,
Все осины —
Тощи, страх!
Дом — руины…
Тины, тины,
Что в прудах…
Что утрат-то…
Брат на брата…
Что обид!…
Прах и гнилость…
Накренилось…
А стоит…»11
«Издания на французском и немецком языках, характеризующие европейское садово-парковое искусство, практически игнорируют русские сады».12
Поэма Жака Делиля «Сады или искусство украшать ландшафты» — сборник дидактических советов. В русских текстах, описывающих сады, содержится все что угодно, только не дидактика. Исключение — А.Т. Болотов.
Современный ландшафт с глобализацией, Интернетом и массовыми миграциями становится интернациональным, а «национальный» стиль стирается. Но «русский сад» не сдается. Высказываются идеи: сад — матрешка, сад-сугроб, сад — водка, сад-лапоть, сад-боскет из елей и берез. Снова мифы. Прекрасные поводы для тренажа воображения.
Стили появились, когда понятия стиля не было и в помине. Ленотр не думал, что создает «французский» стиль. Версаль — евроремонт природы. Но пруд в русском саду должен быть с рыбой, а луг — с пасекой. Стиль.
«Опыт времен для нас не существует. Века и поколения протекли для нас бесплодно. Одинокие в мире, мы миру ничего не дали. Ничего у мира не взяли… Чтобы заставить себя заметить, нам пришлось растянуться от Беренгова пролива до Одера».13 Полезное возникает настроение. Хочется не возражать, а работать.
«Сады — калеки». Так называл А.Т. Болотов сады, которые копировали европейские образцы. Но ведь тогда не существует и японских садов, пришедших из Китая с буддизмом, ни испано-мавританских, даже нет садов французских, которые появились как подражание итальянским виллам. Итак, русский сад на уровне философии и психологии — это:
· польза,
· интровертность,
· мир частного лица,
· удобство,
· регулярная представительная часть перед домом,
· память поколений,
· пейзажная часть за домом,
· сложность — «а что там за поворотом?»,
· эклектичность (запущенность все спишет),
· родовое древо,
· включение окружающих ландшафтов (до соседа далеко),
· дом в глубине участка,
· архитектурное растворение дома в саду,
· два выхода (дом, пронзенный осью парадное — сад — ландшафт),
· коллекционирование растений.
Почти задание на проектирование.
Основатель сентиментализма в России Н.М. Карамзин: «Вижу сады, аллеи, цветники, иду мимо них; Осиновая роща для меня привлекательнее. В деревне всякое искусство — противно. Луга, леса, река, буерак, холм лучше английских и французских садов. Все эти маленькие дорожки, усыпанные песком, обсаженные березками и липками, производят на меня какое-то противное чувство. Где видны труд и работа, там нет для меня удовольствия. Дерево пересаженное, обрезанное — подобно невольнику с золотой цепью; мне кажется, что оно не так зеленеет, не так шумит в веянии ветра, как лесное. Я сравниваю его с таким человеком, который смеется без радости, плачет без печали, ласкается без любви. Природа лучше нас знает, где расти дубу, вязу, липе. Человек мудрит и портит».14 И то сказать, российский руссоизм без французских затей. Чаадаев больше неправ, но как вдохновляет!
Если отбросить патриотизм, то русский сад — миф. Но миф красивый и для культуры важнее, чем его воплощение. Русская душа на поверку оказалась обыкновенной, но миф о ней помогает жить.
Русский сад всегда или в прошлом или в будущем — но никогда не в настоящем.
Девиз русского сада — побольше этики, эстетика приложится. В русский сад через генеральную уборку территории. Здесь и сейчас, везде и всегда.
Лучшее украшение земли — чистота. Любой парк — театр. Но переиграть натуру невозможно. Русский сад и не пытается.
Дипломные проекты выполнены в жанре символизма. Как у Шагала: «День рождения», «Прогулка» или «Крик» Мунка или «Большевик» Кустодиева без привязки к месту, разве что в Зарядье.
Поскольку русский сад как типологический элемент существует лишь в нашем воображении, то материализовать его можно только методом супрематизма, прибегнув к языку символов. То есть, когда нет буквального смысла. Метод — этот последовательность процедур:
1. Выделить типологическую черту.
2. Определить архитектурно-ландшафтные приемы для ее выражения.
3. Макетирование.
Понятно, что это невозможно. Но тогда пришлось бы поставить крест на русском саде как на значимом явлении в садово-парковом искусстве. Надо пытаться.
С дипломными проектами выпускников Высшей школы ландшафтной архитектуры и дизайна МАрхИ 2012 года можно познакомиться в печатной версии журнала.
1. Карамзин Н.Н. Сочинение. Том 8, Москва, 1835, с 142.
2. Чехов А.П. «Три года».
3. Волконский С. «Мои воспоминания», 1992, с. 248.
4. Салтыков-Щедрин. «Пошехонская старина», 1991, т. 12, с 11 — 12.
5. Цветаева М. «Сад».
6. Пушкин А.С. «Домовому».
7. Сафронова Л.А. «Старинный украинский театр», 1996, с 86.
8. Гоголь Н.В. «Мертвые души».
9. Бенуа. А..
10. Анненский И. «Сарая усадьба».
11. Ананьева А.В., Веселова А.В. «Сады и тексты».
12. Чаадаев П.Я. «Философические письма».
13. Карамзин Н.М.
