Сталин и шаманы. В поисках Великих Шаманов, или хождение кругами

а А а А,

где А — множество, а а — элемент, который отрицает определение множества А, будучи сам отнесен к нему.

Вместо А и а можно подставить известные логические парадоксы, например:

Поскольку в определении множества А участвует элемент того же множества а, определение теряет формальность: оно больше не является внешним по отношению к определяемому. Напротив, в процессе определения объект взаимодействует с собой, становится субъектом собственного определения, то есть субъект-объектом.

При этом в математике возникает неразрешимое противоречие, для которого я здесь использую знак . Он не математический, а скорее химический. Но мне он кажется уместным для выражения простого логического круга, логической взаимообусловленности двух состояний — того отношения, которое лежит за рамками формальных логических законов.

Переработанные системы аксиом теории множеств запрещают элементу множества участвовать в его определении. Тем самым избегается появление противоречий. Однако такое решение в стиле «Волков — бояться! В лес — не ходить!» удовлетворило математиков лишь отчасти. Можно закрыться от противоречий в искусственной формальной системе, но всё равно они останутся частью нашего живого языка. Мы регулярно используем в речи противоречивые высказывания со словами «всё», «везде», «любой», «каждый» и т.д. И мы вовсе не смущаемся этого, а иногда даже считаем такие фразы остроумными.

Так была ли попытка по-серьезному разобраться со столь привлекательными парадоксами, найти способ в мышлении, пригодный для работы с ними? В некотором роде — была. Причем даже прежде, чем проблема оформилась в науке. Я, конечно же, имею в виду разработку диалектической логики.

Поначалу древние греки называли диалектикой искусство ведения спора, искусство свести любой аргумент противника к абсурду и противоречию. В этом смысле диалектика рассматривалась как нечто отрицательное, не порождающее новое знание. Единственное, что сделал Гегель — нашел в этом отрицательном зерно положительного и дал ему прорасти.

Излагая науку логики, Гегель движется по той же схеме, что и авторы парадоксов теории множеств. Он начинает с категории бытия, которое должно иметь определение, предел — иначе оно будет не бытием, а чем-то неопределенным. Это определение должно быть внешним по отношению к бытию, то есть отрицанием бытия (а А). Но если отрицание бытия (ничто) существует как определение бытия, то оно не является внешним по отношению к нему и не полагает его границу (а А). Т.е. определение бытия существует и не существует. Оно определяет само себя, является субъектом и объектом самого себя.

Можно буквально свести начало Гегеля к парадоксу Рассела — математическому аналогу парадокса брадобрея (эта параллель позаимствована мною с форума Марксистов России, как и ряд других идей, здесь излагаемых):

Но Гегель только начинает там, где заканчивает Рассел. Его наука логики уходит в большое плавание, и перед тем как отчалить, Гегель «напутствует» желающих следовать за ним: «Единственное, что нужно для научного прогресса и к совершенно простому пониманию чего следует главным образом стремиться, — это познание логического положения о том, что отрицательное равным образом и положительно или, иначе говоря, противоречащее себе не переходит в нуль, в абстрактное ничто, а по существу лишь в отрицание своего особенного содержания, или, другими словами, такое отрицание есть не отрицание всего, а отрицание определенной вещи, которая разрешает самое себя, стало быть, такое отрицание есть определенное отрицание и, следовательно, результат содержит по существу то, из чего он вытекает; это есть, собственно говоря, тавтология, ибо в противном случае он был бы чем-то непосредственным, а не результатом».

Здесь Гегель в явном виде разделяет два отрицания: 1) «отрицание всего» — отрицание целого, гибельное противоречие, на котором всё заканчивается и которого действительно необходимо избегать в мышлении; и 2) «определенное отрицание», которое есть по сути логическая взаимообусловленность и самоопределение. Такое «определенное отрицание» не исчезает, оно сохраняется в своем ином и воспроизводится в нём. Оно несет с собой не больше «отрицательного», чем фраза: «В каждом из нас умер ребенок». Это такая «смерть», которая продолжает жизнь, а не убивает ее.

В логическом «парадоксе» Гегель выделяет второе, «определенное отрицание». Это позволяет ему не останавливаться перед кажущимся противоречием, а брать его как отправную точку для следующего круга.

Такой «ответ» на вызов неразрешимых противоречий дал Гегель. К сожалению, до сих пор непонятно, как взять то, что он дал. Гегель не сумел донести свой метод до других мыслителей и сам это понимал. Однако он сумел их заинтриговать. Не стану даже раскрывать здесь секрет его фокуса. Скажу лишь, что Гегель изложил свою систему так, что нельзя было не признать его Великим Шаманом. В итоге многие величайшие мыслители XIX и XX века испытали на себе его сильное влияние — не только те, кто восхищался его методом, но даже те, кто отвергал и ненавидел его.

Между тем познание субъект-обектов до сих пор не перешло от стихийности к технологии. Пока оно остается уделом Великих Шаманов — тех, кто интуитивно или сознательно пытается освоить новую логику. В числе этих людей — Маркс, Энгельс и Ленин. Их попытка применить метод Гегеля к общественному процессу имела колоссальные исторические последствия.

Таков субъективный искусственноисторический круг.

Его предмет — субъективная реальность, определившаяся на первом, естественноисторическом круге. Теперь она сама выступает теперь как целое, первое, неопределенное и бесконечное. Сформировавшись как средство отражения объективной реальности и определившись по отношению к ней, она сама далее отражается и определяется в себе. Она сама субъект и объект этого процесса.

Деление субъективной реальности я рассматриваю здесь только в применении к человеку и не рассматриваю субъективную реальность других субъект-объектов. Это объясняется 1) практической заинтересованностью человека в исследовании именно себя и 2) возможностью непосредственного наблюдения: ведь за эволюцией «мышления» обезьян, муравьев или камней человек можно наблюдать только опосредствованно.

Повторю еще раз субъективный искусственноисторический круг:

В его начале субъективная реальность человека движется в-себе: идеи спонтанно порождаются, изменяются, сохраняются или отвергаются в мышлении без какого-либо сознательного контроля со стороны самого мышления.

На некотором этапе мышление осознает себя как процесс. Возникает философия, посредством которой мышление рефлексирует свою деятельность. Истинность идеи в мышлении осознается как свойство, наследуемое по определенным законам. Мышление исследует эти законы, пытается сознательно использовать их для порождения истинного знания.

Субъективная реальность становится объектом самой себя, идет ее становление для-себя. В этом процессе она определяется как сознательное, технологичное, рациональное мышление, которое противостоит своему иному — своей среде и источнику развития — стихийному, иррациональному мышлению.

На сегодняшний день мышление полноценно освоило законы формальной логики. Однако формальная логика не позволяет работать с самоопределяющимися внутри себя субъект-объектами, и они до сих пор не могут быть предметом рационального мышления. Возможно, методы работы с ними будут освоены на следующем этапе становления субъективной реальности для-себя.

Добавлю Первый Второй круг на схему:

Так субъективная реальность делится внутри себя. Наконец перейду к последнему, третьему, Второму Второму кругу, чтобы рассмотреть деление объективной реальности, — опять же ограничившись сферой объективной деятельности человека, как самого доступного для наблюдения и наиболее интересного субъекта мышления. И последний круг будет самым подробным, поскольку объективная деятельность интересует нас превыше всякой другой.

Круг Второй Второй
(искусственноисторический объективный)

Великими Шаманами мы договорились называть тех, кто не просто знает больше других, а знает что-то полезное для решения актуальных задач. Прогрессивный метод мышления помогает им решать эти задачи. Бывает и так, что работа Шамана приносит гораздо больше пользы потомкам, нежели современникам, но польза для современников должна быть обязательно: иначе Великого Шаманства никто не разглядит, и оно канет в Лету.

Сначала Шаманы применяют новый метод неосознанно, потом им удается осознать его, и они обучают ему других. На это уходит историческое время. Прежде чем «Органон» Аристотеля лег в основу современного научного метода, прошло — страшно подумать! — около двух тысячелетий. Но когда кинутое эллинами зерно наконец проросло, яркие цветы западной цивилизации распустились во всей своей красе. Наука дала людям огромную власть над природой. Технологии производства, прежде порождавшиеся стихийно, стали теперь предметом сознательного проектирования. Сама наука стала технологией производства технологий производства.

С развитием методологии науки производство знаний превратилось из загадочного искусства Великих Шаманов в привычное ремесло, доступное для освоения каждому. Сегодня «ученый» — профессия, в целом не требующая от человека выдающихся способностей, как это было во времена Архимеда, Леонардо да Винчи или Михайло Ломоносова. Теперь, чтобы работать в науке, достаточно освоить уже существующие алгоритмы решения задач. Каждый может сделать это, при желании.

Соответственно, и «шаманский» статус ученых понизился. Особенно это стало заметно с появлением так называемых «британских ученых». Оторванность научных деятелей от реального мира давно вошла в анекдот: народная мудрость пеняет им, что в их строгой логике не хватает чего-то важного и что за многими частями они не видят целого.

И действительно, на стыке с практикой в науке обнаружилась странность: чем «живее» ее предмет, тем меньше он поддается строгому научному описанию. Если считать математику эталоном такого описания, то физика, химия, биология и особенно гуманитарные науки уже не дотягивают до эталона.

Взять того же зайца.
Казалось бы, математика вполне описывает ситуацию, когда заяц прыгнул на 5 метров и выжил или не прыгнул и погиб. Если f (x) — длина прыжка, то первом случае f (x) > 5 возвращает истину, а во втором случае — ложь.
Но при этом в формуле не изменилось ни само f (x), ни условие (> 5). Чего нельзя сказать ни о зайце, ни даже об овраге.
Заяц до прыжка и заяц после — это разные зайцы. Теперь он в новом качестве и в новом месте. Он стал на секунду старше. Он сохранился, но уже не вполне тождественен себе. Он равен и не равен себе.

Тут может показаться, что мы нарушаем логический закон тождества. Заяц, может, и изменился на уровне вещества, но сохранился в прежнем качестве как индивидуальный организм.

Но мы ли нарушаем закон логики, или его «нарушает» сама реальность? Ведь пройдет время, и заяц в конце концов состарится и погибнет. А может, даже пожертвует собой ради других зайцев: своего или чужого потомства. Вот тогда он сохранится или нет? Будет ли тождественным себе как индивидуальный заяц?

Допустим, мы откажемся от идеи постоянства отдельных зайцев во времени. Зададим зайца как сложную рекурсивную функцию, которая будет рождаться, умирать, давать потомство. Это будет функция некоторого класса, определенная в некоторой области значений и изменяющая себя по заданным нами законам. Вместо самотождественного зайца мы получим самотождественный вид зайца. Но будет ли реальный биологический вид тождественным себе?

Идея постоянства биологических видов давно не является господствующей в науке. Со временем виды непредсказуемо меняются, порождают новые формы. Сотню миллионов лет назад жили общие предки зайца и человека. Они свободно скрещивались между собой и не были похожи ни на зайцев, ни на людей.

Может ли формальная модель самотождественного вида породить нечто, настолько выходящее за собственные рамки? Может, если мы снова расширим ее — так, чтобы она описывала эволюцию живого вообще.
А поскольку живое находится в постоянном взаимодействии с неживым и формирует на его основе сложные экосистемы, то в эту модель придется включить и неживое.
А поскольку мы сами и наше моделирование — тоже часть эволюционного процесса, то модель должна включать саму себя.
И подобным образом мы вынуждены расширять границы моделируемого объекта до тех пор, пока он не включит в себя наряду со своим бытием также любое свое небытие и инобытие.

Вобрав в себя все возможные противоположные определения, такой объект наконец-то можно считать неизменным в полном соответствии с формальной моделью. Но тогда — о, ужас! — окажется нарушенным другое правило логики, закон исключенного третьего, согласно которому ничто не может характеризоваться противоположными качествами. Оно не может быть одновременно зайцем и не-зайцем, видом и не-видом, органическим и неорганическим, существующим и не существующим.

То есть закон тождества в той или иной мере нарушают все наблюдаемые объекты, кроме всеобъемлющего Абсолюта. Абсолют же нарушает закон исключенного третьего.

Формальная наука описывает не реальный мир, а идеальный. Не реального, а идеального, формального зайца. Ну или хотя бы формалинового. Ведь по сравнению с живым зайцем формалиновый — вечен и неизменен. Только, к сожалению, мертв.

Научные результаты применяются на практике и вполне успешно, — но ровно в той степени, в которой мы можем абстрагироваться от постоянной изменчивости всего вокруг. Есть макропараметры, которые устойчивы в разумных промежутках времени. Людям достаточно было ограничиться этими относительно устойчивыми макропараметрами, чтобы осуществить бурную научно-техническую революцию. НТР действительно явила собой прогресс во всех сферах жизни, заставив людей на короткое время поверить в безграничную силу их разума.

Но головокружение от успехов скоро сменилось головокружением другого рода. «Прогресс — это когда плохие вещи случаются быстрее», — под этими словами Терри Пратчетта сегодня многие готовы подписаться. Научившись управлять природой, человек всё еще не в силах управлять собой. Он сам оказался слишком живым объектом, неспособным совладать с собой при помощи одной лишь формальной науки.

Вооруженное собственным техническим прогрессом, человечество представляет сейчас самую большую опасность для самого себя. Оно боится себя, как боялась бы обезьяна с гранатой, сумей она осознать свою ситуацию. Всё шире раскрываются «ножницы технологического роста»: технических знаний накапливается всё больше, и тем острее ощущается недостаток знаний гуманитарных.

История НТР повторила «во плоти» кризис математических основ. Сначала теоретическая наука нашла границу собственного познания, обнаружив, что не может работать с бесконечно самоопределяющимися понятиями, а затем ее бессилие подтвердилось на практике. Всё это послужило поводом для упреков со стороны религии и искусства, чьим занятием всегда было иррациональное мышление об очень «живых» и сложных сущностях: о Боге, человеке, морали, любви и т.д. Весь XX век статус иррационального мышления рос и укреплялся по мере того, как границы рациональности становилась всё более очевидны.

Еще совсем недавно многие верили во всесильность рационального научного мышления. Могло ли последовавшее разочарование и отрицание рациональности не породить депрессии в западном обществе: глубокого культурного и социального распада, о котором сейчас многие говорят? Я не знаю, но кризис гносеологии кажется мне если не центральным, то по крайней мере существенным фактором такого процесса.

Что можно сделать в такой ситуации? Опять же, выхода два.

Можно расслабиться и получать удовольствие: созерцать лучи заходящего солнца, ждать пока «возвянут» последние цветы западной цивилизации и надеяться на то, что зима не будет слишком ядерной.

А можно готовить весну. И не гордясь признать, что если методы науки неадекватны предмету, то столь же неадекватна и ее собственная самооценка. Если силы человеческого разума ограничены, то столь же ограничена его способность познать границы познаваемого. Разум, отрицающий собственные возможности, впадает в противоречие Сократа — и этим он сам, неожиданно для себя, порождает новую «идеальную» жизнь.

Когда-то повивальное искусство Сократа восприняли Платон и Аристотель. Его изучал Гегель, под внимательным взглядом которого идеи плодились неудержимо, порождая себя из себя в стихии мышления. Только теория множеств испугалась, увидев зарождение жизни в своей формальной пробирке.

Если овладение «мертвой» формальной логикой дало человеку власть над «мертвой» материей, то, возможно, овладение живой логикой даст ему власть над живой материей и над самим собой. Возможно, путь выхода из кризиса лежит через освоение этих технологий самопроизводства и воспроизводства. Тогда в сферу проектности попала бы не только техника, но и сам человек, само общество. Тогда был бы наконец преодолен разрыв в уровне развития между естественнонаучными и гуманитарными технологиями.

Разумеется, это только мои фантазии. Даже если всё действительно так, то впереди столь же длинный путь, как от ковра самолета до первого летательного аппарата. Пока можно констатировать только, что человечеству, обретшему в науке технологию производства технологий производства внешних объектов, явно не хватает технологии производства технологий воспроизводства для управления собой. В каких практических сферах это проявляется? — Везде где субъект является объектом самого себя.

Текущая политика западного мира демонстрирует техническую, формальную, внешнюю себе проектность. Это проект, в котором «демократические» США и крупные ТНК действуют как субъект, стремящийся навязать свою волю внешним объектам — другим странам. У этого субъекта нет друзей, есть только интересы. Он видит в любом объекте прежде всего средство укрепления собственной либеральной свободы и максимального удовлетворения собственных индивидуальных потребностей. Транснациональный субъект как бы выносит себя за скобки: изменяя мир, он не хочет меняться сам, он не прочь сохранить и законсервировать свой текущий status quo — мировое господство.

С другой стороны, в истории уже случались стихийные попытки реализовать именно самопроектность. Пожалуй, самый яркий пример — Советский Союз, в основе которого лежало саморегулирование. И советское государство как субъект, осуществляющий проект социализма, должно было в конце концов самоустраниться как институт в случае успеха своих собственных действий.

На практике так не получилось. Капиталистический идеал пока побеждает несмотря на то, что его реализация подразумевает гибель человечества в более или менее отдаленной перспективе. И дело не в том, что капитализм «служит индивиду», а в том, что он руководствуется неполноценной рациональной моделью индивида, которая не адекватна реальности.

«Капиталистический индивид» ограничен и изолирован в своем бытии. В сферу его интересов не попадают интересы других людей, в том числе даже детей и внуков самого этого индивида. Удовлетворяя свои потребности в ущерб обществу и грядущим поколениям, он отказывает себе в потенциально бесконечном бытии в качестве человеческого рода. В то же время, он сам ничего не может поделать с конечностью собственного индивидуального бытия. Будь такой индивид реальным, он не смог бы долго существовать. Человеческое общество воспроизводится только потому, что индивидуальный интерес в определенной точке сходится с общественным.

Из этой точки может и должна исходить в своем построении общественная система. И такая система неизбежно одержит верх над капиталистической, т.к. только она будет жизнеспособна в долгосрочной перспективе, а в краткосрочной будет более эффективна.

Но любая модель, подразумевающая относительность субъект-объектных отношений, встречает серьезное сопротивление как на уровне индивида, так и на уровне социума. Причина этого понятна: никакой субъект не горит желанием объективизировать себя. Об этом, в частности, говорит Фрейд, описывая три «великих оскорбления», которые претерпело от науки «наивное самолюбие человечества»: после трудов Коперника, Дарвина и самого Фрейда человеку пришлось признать, что он не является ни центром вселенной, ни венцом природы, ни даже «хозяином в своем доме» — в мире психической жизни.

«Наивное самолюбие человечества», стремление проектантов капиталистического мира сохранить свой status quo, страх любых перемен — всё это варианты «инстинкта самосохранения», который удерживает систему в пределах существующего аттрактора. Данное свойство играет положительную роль, если оно предохраняет от полного краха, от небытия. Но оно становится отрицательным, если смена аттрактора — необходимое условие выживания системы.

Находясь в ситуации избыточного, омертвляющего консерватизма, система может выжить только в том случае, если породит реакцию: стремление разрушить косную структуру. Это «отрицание» противостоит локальному «инстинкту самосохранения» текущего состояния системы, но в то же время оно само является порождением «инстинкта самосохранения» системы как целого. Такая реакционная сила имеет двойную природу. С одной стороны, своим лозунгом «Мы ждем перемен!» она дает системе шанс на спасение. Но, с другой стороны, в своем абсолютном проявлении она способна еще быстрее уничтожить целое.

В поведении воспроизводящейся формы «инстинкт самосохранения» целого, порождающий стремление к изменению, продуктивно взаимодействует с «инстинктом самосохранения» отдельных моментов. Результатом этого является прогресс: отрицание старой формы в пользу новой, более эффективной. Тем самым, локальный «инстинкт самосохранения» призван удерживать форму от гегелевского «отрицания всего» (отрицания в пользу небытия), но не от «определенного отрицания» (отрицания в пользу бытия). Первое — губительно, второе — необходимо.

Великие Шаманы современности — те, кто может отличить первое от второго. Их «непостижимое искусство» сегодня состоит в том, чтобы менять и совершенствовать живые формы: не убивать, а укреплять в них жизнь. Великие Шаманы не настолько наивны, чтобы выносить себя за скобки собственного проекта, и потому сами заинтересованы в сохранении того целого, которое они преобразуют. И они не настроены рисковать понапрасну, а потому стремятся опереться на рациональность и развить ее до качественно нового уровня.

На деле распознать Великих Шаманов не так уж и сложно: их выдает органическая природа метода, который отличается от метода технического так же, как садоводство от строительства. Если строитель строит дом своими руками, то садовник создает условия для того, чтобы всё необходимое выросло само собой. Дом для строителя — это и цель, и точка приложения сил. В зоне внимания садовника, напротив, не сами кусты и деревья, а та среда, в которой они растут. Его задача — вскрыть обратную сторону своей цели, ее «иное», предпосылку, ресурс и источник развития желаемого.

Индивид, рабочий коллектив, общество, государство — очень живые системы, для которых зачастую не годится технический подход. Насаждаемые силой прямые заимствования из чужой культуры нередко отторгаются на новой культурной почве и не приносят ожидаемых плодов. Напротив, работа «от иного» позволяет включить естественные механизмы оздоровления, воспроизводства, развития целого и тем самым достичь желаемого результата.

Работа настоящего Шамана еще более «органична», чем современное земледелие. Для него не существует «сорняков» и «вредителей», но есть неиспользованный потенциал развития целого. Его усилия направлены на повышение эффективности воспроизводства всей системы — тогда в ней легко прорастут и укрепятся нужные зерна, плоды которых в свою очередь воспроизведут и творца-садовника.

Нередко Великий Шаман эпатирует своих зрителей, даже против собственной воли. Поначалу его работа не заметна со стороны, или просто кому-то кажется, что он идиот. А потом внезапно происходит Чудо — и к этому моменту Шаману лучше спрятаться, чтобы не стать жертвой «наивного самолюбия человечества».

Так первые земледельцы могли «эпатировать» своих соплеменников: даже если племя съедало чудака, который зачем-то рыхлил землю и кидал в нее то, что полагается есть, — его всё равно приходилось признать посмертно Великим Шаманом. И тогда новый Агроном, сын Агронома, возглавлял отрасль сельского хозяйства, а племя продолжало жить.

Сейчас так работают гениальные политики. Так работал Сталин, практически до самой смерти. Тщательно подготовив почву для XIX съезда партии, он не успел как следует «спрятаться», или ему просто не повезло. Но даже сейчас, после стольких лет десталинизации, 28% граждан России считают его Великое Шаманство актуальным. И это еще не вечер.

Великие Шаманы сегодня производят технологии воспроизводства, но до сих пор делают это стихийно. Сам процесс не технологизирован, не отрефлексирован в мышлении и не сделан предметом всеобщего знания. В то же время нет оснований полагать, что такая технологизация невозможна. Если смогла развиться наука как технология производства технологий производства, то не исключено и появление технологии производства технологий воспроизводства. А учитывая, что ее субъект будет выступать и в качестве объекта, весь этот процесс можно назвать единой технологией воспроизводства технологий воспроизводства.

Будучи освоена, такая технология произвела бы эффект, сравнимый с научно-технической революцией XX века. По аналогии с НТР назову ее научно-органической революцией, и даже предположу (по принципу «от иного»), что организация НОР сейчас выгодней всего «норковым» революционерам. Такая НОРковая революция устроила бы всех, и в первую очередь самих «норок». Потому что без НОР им придется совсем туго.

Закончим наконец и этот круг.

Его предмет — объективная реальность, определившаяся на первом круге по отношению к субъективной и выступающая теперь как целое и неопределенное. Ее движение повторяет движение субъективной реальности: эти два процесса идут параллельно и согласовано, поскольку остаются в рамках единого для них первого круга.

Объективная реальность определяется за счет того, что продукты мышления объективизируются в культуре. Здесь я опять же ограничиваюсь только человеческой культурой, хотя, строго говоря, это не обязательно. Отражая себя посредством своего иного, объективная реальность является не только объектом, но и субъектом собственного преобразования.

Коротко повторю объективный искусственноисторический круг:

На этом круге делится объективная реальность, взятая как «иное само по себе». Ее движение в-себе — спонтанная объективизация стихийно возникающих технологий.

Развитая объективная реальность «осознает» это своё внутреннее движение как процесс практики. Результаты стихийной практики обобщаются, появляется институт науки для рефлексии этой практики. Появляется эксперимент как научный метод проверки технологий на жизнеспособность в окружающей среде, которая теперь в качестве природы, «натуры», противостоит рукотворной культуре. Познаются законы природы, определяющие успешность или неуспешность практической деятельности.

Знание законов природы дает возможность осуществлять сознательное планирование и проектирование. Так объективная реальность становится также и субъектом, преобразующим себя. Идет ее становление для-себя. В этом процессе она определяется как сознательное и технологичное производство, которое осваивает свое иное, свою среду, материал и источник развития — существующий в сфере стихийности ресурс.

В современном производстве объективная реальность освоила свою техническую сторону. Возможно, что следующий этап ее становления для-себя будет связан с освоением стороны органической.

Полная схема трех кругов:

На схеме оба вторых круга остаются связанными между собой в пределах первого. Ни один не может существовать без другого, поскольку предпосылки каждого лежат в его другом.

Так, познание законов мышления было бы делом невозможным, если бы оно не приносило практической пользы в сфере реальности. Но практический выход оно имеет лишь потому, что само мышление сформировалось на первом круге как отражение объективной реальности. То, что на первом круге было движением от объективной реальности к субъективной, теперь трансформировалась в связь от ресурса к иррациональному.

В свою очередь появление рационального мышления (т.е. становление субъективной реальности для-себя) послужило предпосылкой возникновения масштабного технологичного производства (становления объективной реальности для-себя). Эта связь была движением от субъективной реальности к объективной на первом круге. Теперь она трансформировалась в связь от рационального мышления к вещественному производству.

Становление субъективной / объективной реальности для-себя начинается с познания и освоения законов внутреннего движения этой реальности и завершается сознательным применением этих законов для производства идей / вещей.
По законам субъективной реальности «наследуется» истинность идей в мышлении, по законам объективной реальности «наследуется» работоспособность элементов материального производства.

Рациональное мышление определяется как сознательное применение знаний о законах субъективной реальности для решения теоретических задач.
Производство определяется как сознательное применение знаний о законах объективной реальности для решения практических задач.
И то и другое — технологизация самого процесса производства технологий, взятая сначала в субъективном плане, потом в объективном. Это результат обобщения практики производства идей (в первом случае) и вещей (во втором). Рефлексия практики мышления традиционно происходит в философии, рефлексия вещественной практики — в науке.

В процессе производства используется и осваивается некоторый внешний ресурс. В свою очередь рациональное мышление в своем движении осваивает сферу иррационального, используя ее как материал и среду для собственного развития.

Тем самым и вещественное производство, и рациональность определяются по отношению к своему иному, объективному и субъективному ресурсу. Субъектность производства и рациональности для нас очевидна, поскольку мы сами считаем себя субъектами. Но эта субъектность относительна и определяется нашим исходным положением в системе (на верхнем полюсе в каждой паре). Не получится замкнуть цикл воспроизводства целого, не приняв, что субъектность каждого полюса всецело полагается в его ином.

На современном этапе практически вся окружающая нас природа уже стала объектом человеческой практики и предметом науки. Аналогично, практически всё содержание субъективной реальности стало объектом практики мышления и предметом философии. Объективное оказалось сплошь пронизано деятельностью субъекта, необратимо изменилось под его влиянием, стало частью субъекта и его продолжением. Объект как бы «умер» в субъекте, перешел в свое иное бытие.

В свою очередь субъект, распылившись в объекте, сам всё больше теряет свою идентичность. Он уже не видит своих границ: то ли весь мир — продукт его сознания, то ли он сам — совокупность химических реакций и прочих электромагнитных взаимодействий. Так или иначе признав свое равенство объекту, субъект тоже «умер» в объекте, и тоже перешел в свое иное бытие.

Но история на этом не заканчивается. Смешавшийся в себе субъект-объект теперь как новое нечто сталкивается с собой. Он снова движется в себе, сам противостоит себе и должен освоить себя для-себя, чтобы выжить. Т.е. его задача — отрефлексировать практику собственного производства. На текущем историческом этапе есть стихийная практика самовоспроизводства, но рефлексия ее не завершена, законы воспроизводства не сформулированы в должном виде и не пригодны к широкому применению.

Пока что наше общество вынуждено рассуждать в рамках формальной модели: рассматривать субъект и объект как несвязанные друг с другом, внешние себе определения. При таком подходе любая проектность подразумевает либо консервацию субъекта в себе, либо полное его отрицание в пользу объекта. Каждый из этих двух путей приводит к противоречию как в логике, так и в реальности, т.е. в конечном итоге ведет к гибели субъекта.

Третья возможность заключается в том, чтобы субъект осознал себя как движущийся в себе субъект-объект — как новое жизнеспособное целое, не отрицающее свое бытие. Тогда растворенный в объекте «мертвый» субъект наконец-то родится вновь и придет… если не навсегда, то по крайней мере до следующего своего возрождения.

Не знаю, сможет ли человечество, нажившее себе столько проблем, пройти третьим путем — путем развития. Но если у Шамана действительно «три руки», то третья рука указывает ему третий путь, который и есть единственно истинный.

Friend me: